Из Посёлка маслозавода до Центрального бухарского рынка полчаса быстрым шагом. Мимо невысоких заборов — глиняные кирпичи и штакетник — мимо домов и садов Мария Михайловна выходит к Ляби-Хауз, на главную площадь старого города. Утром, когда на площади почти никого, и жара ещё не набрала силу, легко представить себя далеко в прошлом. «Ровно таким был старый город и сто лет назад, и триста: глиняные улицы, пруд, медресе и тутовые деревья — ничего не изменилось», — думает Мария Михайловна и заходит в кафе-мороженое. Покупает сливочный пломбир в металлической креманке, потом второй. Ест, не торопясь.Из кафе — прямо по улице метров двести — она выходит к колхозному рынку. «Девушка, купи арбуз, семь копеек килограмм. Пять! Три копейки! Даром бери, девушка!» Волосы Мария Михайловна собирает в высокую ракушку, закалывает шпильками, сверху повязывает золотистый платок из крепдешина. Не потому что уже бабушка — всю жизнь она ходит в платке, так привыкла. Платья носит длинные, строгие. С тех пор как познакомилась с Митей, Дмитрием Васильевичем — ей было 19, ему 21 — он запрещает ей украшать себя и надевать что-то хоть сколько-нибудь легкомысленное. «Однажды купила пудру, а он, когда меня дома не было, насыпал вместо неё муки», — ради шутки рассказывает старшей внучке каждое лето.С прямой спиной, не оборачиваясь на крики торговцев, Мария Михайловна идёт в овощные ряды. На рынке она бывает нечасто, только когда на каникулы приезжают внуки, только когда 19 июля — в день её рождения — в доме собираются все четыре дочери с семьями, и овощей из сада не хватает. В чём в чём, а в помидорах Мария Михайловна разбирается: этот, с зелёным корешком, сорвали сегодня, а этот вчера. Бычье сердце хороши в салате, розовые сладкие — в соусах, круглые яблочные — вприкуску.«С походом!» — Мария Михайловна берёт с прилавка два самых больших и кладёт в сумку поверх покупок. Чему Мария Михайловна научилась в Бухаре, так это торговаться. «Ну апа, ну даёт!» — кричат ей вслед.***Когда-то на месте сада была одна сплошная пустыня. Митю, Дмитрия Васильевича, распределили на стройку в Бухару и выдали участок — такой большой, что если крикнуть с одного края, на противоположном не услышат. На участке был дом, как и все здесь — глиняный. Через пару лет стены рассохлись и пошли трещинами: «Ну что теперь, зато жильё», — говорит Мария Михайловна дочерям.Чтобы добраться до плодородного слоя, Митя вместе с их младшим сыном — тот в пятидесятые ещё был жив — вывезли полметра солончака. А потом приехала она, Мария Михайловна, и стала засаживать сад: инжир и сливы, персики и абрикосы, яблони и груши, виноград и розы.Митя — главный по виноградникам, а розы — её. Мария Михайловна, открывает калитку, проходит по тропе вдоль арыка и винограда («Если бы не арык, ничего бы здесь не росло, всё бы на солнце сгорело», — объясняет она внучкам из Сибири) и попадает к розам, здоровается. Их Мария Михайловна любит даже больше сливочного пломбира. Розы это знают и растут старательно.Мария Михайловна коллекционирует открытки с розами, читает книги о розах и знает биографию каждого куста. Особенно Марии Михайловне нравятся розы в честь королев: оттенка слоновой кости — Мария-Антуанетта. Гальская с вишнёвыми прожилками — императрица Жозефина. Перламутровая — принцесса Александра. Мария Михайловна ведёт учёт — итого в её саду двадцать три куста с королевскими именами.***К приезду внуков Мария Михайловна режет лапшу: замешивает на домашних желтках, раскатывает, подсушивает листы теста на верёвке. Чем острее нож, тем тоньше получаются пряди. Младший внук говорит, нет лапши лучше бабушкиной, и когда ближе к сентябрю возвращается домой, Мария Михайловна даёт ему с собой целую коробку.К приезду внуков Мария Михайловна сушит пастилу. Сначала Митя, Дмитрий Васильевич, собирает яблоки. В Бухаре им жарко, растут плохо, опадают быстро — для пастилы в самый раз. Он собирает, чистит, избавляется от сердцевинок, а Мария Михайловна посыпает яблоки сахаром и варит, пока не получится фруктовая каша. Митя всегда добавляет чего-нибудь в яблоки: с инжиром выходит сладко, а с вишней — красиво. Больше всего внуки любят пастилу со сливой, слива даёт кислинку. Пастила сушится на больших блестящих листах на крыше сарая. С ней пьют чай вечерами, когда спадает жара и все собираются на веранде. А в конце августа старшие внучки берут пастилу с собой в Сибирь, чтоб угостить одноклассников.К приезду внуков Мария Михайловна сажает розы. Если бы могла, каждый новый куст она называла бы их именами. Так уж вышло, что розы сами по себе не бывают, они всегда в честь кого-то. Их истории печатают в ежемесячных садоводческих журналах, которые выписывает Мария Михайловна. Их истории она всё лето пересказывает старшей внучке. Не то чтобы внучка увлекается цветами, но между историями деда о войне и бабушкиными о розах, она всегда выбирает второе.Однажды вечером Мария Михайловна говорит, что сейчас кое-что покажет. Они идут к забору, где кишмиш путается с малиной, переходят мостик через арык и останавливаются у высоких жёлтых цветов: «Золотые шары!» — объявляет Мария Михайловна. В тот год Хрущёв ездил в Америку, его печатали все газеты, но больше всего Марию Михайловну заинтересовали тогда цветы у него за спиной.«Жизнь, когда она есть, её надо жить, — думает иногда Мария Михайловна. — А когда заканчивается, всё исчезает вместе с тобой. Что остаётся? Одни цветы».***Мария Михайловна смотрит на меня с коричневой карточки из фотоателье: «М.М и Д.В, Раечка, 1928». Д.В. сильно выцвел, его плохо видно, М.М. сидит с прямой спиной, смотрит строго и, конечно, не улыбается. Раньше фотография стояла на туалетном столике моей бабушки. Раечка, удивлённый младенец в нарядном платье — это она.Дмитрий Васильевич умер в восемьдесят седьмом. За полгода до этого ему показали мою фотографию, так он узнал, что у него родилась первая правнучка. Мария Михайловна прожила после Мити недолго. «Всегда была крепкой и могла бы стать долгожительницей, но когда дедушка ушёл, отказалась жить», — рассказывала потом её старшая внучка, моя тётя. Посёлок маслозавода переименовали. Участок и дом в девяностых передали милиции. Сад вырубили.Рядом с фотографией Раечка хранила открытку из коллекции своей мамы. Открытка давно у меня. Краска чуть стёрлась, левый нижний угол помялся. На обороте пометка «Чайная роза. 1966». Такие я называю «Мария Михайловна».